Чтобы мне стало еще хуже. С мстительным удовольствием наблюдала я за любовным трепетом Рудика, и за собой тоже. Я ощущала его горячее напряженное тело, его мягковатый животик, его небритый подбородок, его неровное дыхание. Потерявший рассудок самец трепыхался надо мной, глаза его закатились, и лицо заплыло масляной пленкой сладострастья. Я смотрела сквозь него, на яркие, высокие и холодные звезды. Я думала о том, что я не верю в абсолютную смерть. И потому мой Крис, я знаю, сейчас там, где-то среди этих сверкающих звезд… И можно ли понять, где и когда кончается жизнь и начинается смерть? Они переплетены, как нити в одном холсте — холсте, которому нет ни конца ни края. И нет конца и края ни у жизни, ни у смерти… И потому умереть — совсем не страшно…
Мой Крис… Он случайно пришел в этот мир и также случайно ушел. Он не ушел бы сегодня, если бы я не ненавидела Дюшеса и если бы Дюшес так не напился, если бы у меня не было сегодня дня рождения, если бы я послушалась мужа и оставила Криса дома, если бы я смогла пересилить свою ненависть и не спустила бы его с поводка, если бы рядом в тот миг был Игнатьев… Но он не был рядом потому что, он не мой муж… Если бы, если бы, если бы!
— Яночка, что с тобой, почему ты стонешь?! — Рудик склонился надо мной и бережно прикрыл мою обнаженную грудь. — Яночка, как ты прекрасна…
— Ерунда, Рудик, забудь, ничего не было!
— Да я ж… ничего… я просто счастлив… — глупо продолжал бормотать он.
— Ты прав, особенное удовольствие — трахнуться на том месте, где убили Криса.
— Прости меня, я…
— Рудик, а ты веришь в предупреждения свыше? В дурные предзнаменования?
— Верю, только я их не понимаю.
— Сегодня твоя дочка сплела венок из одуванчиков и одела на шею Криса. Она уже словно хоронила его… А еще сегодня мы везли его в простыне, чтобы не испачкать машину. Теперь это будет его саван, в котором мы его похороним… Если бы только мы могли видеть эти предупреждения! Но мы слепы и глухи, — отчаяние все сильнее сжимало меня.