Все они были уже изрядно пьяны и вероятно намеревались хорошенько продолжить здесь, в «Царской Охоте».
Мастер порадовался своей осторожности и попросил счет.

XIX. Ворота
Первое, что услышал Игнатьев — надломленный, отчаявшийся Янкин стон:
— Олег, Криса убили! Убили… Его больше нет, моего Криса нет! Где же ты был, Олег, где же ты был?!
— Кто убил?
— Я скажу. Потом скажу…
— Янка, бросай работу, выходи на улицу, я буду у тебя через пять минут!
— Но рабочий день только начался… — растерялась она.
— Плюнь на свой рабочий день! Плюнь на эту работу! Ты будешь работать у меня, со мной, всегда со мной, ты слышишь?! Мы не будем больше расставаться! — крикнул он, слыша, как она всхлипывает в трубку.
Он даже испугался ее отчаяния. Крис был чудесный парень, он и сам любил его, восхищался им. Но она убивается по нему, как по близкому человеку.
Когда он подкатил к Дому Прессы, она уже стояла на их обычном месте и курила. Полуденное солнце падало почти отвесно. Жара стояла совершенно необычная. А она даже не пыталась спрятаться в тень. Она стояла в этом солнечном пекле, потерянная, беззащитная, словно чем-то испуганная, и все равно очень красивая. Она близоруко щурилась и не замечала его машины, и у него сжалось сердце: «Милое мое солнышко, кто же и за что же тебя так обидел?!»
За те несколько дней, пока они не виделись, она похудела, побледнела и осунулась. Лицо ее заострилось и стало еще более отточенным, глаза стали больше, и вся ее красота сделалась пронзительнее и ярче. Он вышел из машины, медленно подошел к ней и прижал ее к себе. Ее лицо зарылось ему куда-то в подмышку. Он тихо гладил ее волосы. И ему было совершенно наплевать, что стоят они так на виду у всего Дома Прессы с его тысячью окон, что мимо проходит множество ее знакомых, и что, быть может, в одно из окон смотрит сейчас ее муж и видит их. Похоже, что ей тоже было все равно, хотя раньше ее очень смущало, что их может кто-то увидеть.
Они сели в машину, и он тронулся резко и нетерпеливо.
— Поехали к тебе.