Или, если ты захочешь, целыми днями мы будем любить друг друга и нам будут приносить в номер еду и выпивку… Ты ведь полетишь со мной в Прагу?
— Да, я полечу с тобой в Прагу, — засмеялась я, и глаза стали наливаться слезами. Это были слезы счастья и восторга, и в то же время это были слезы печали, жалости и прощания со всей моей прежней жизнью. С Фаритом, который был ни в чем не виноват. С Крисом, которого я потеряла навсегда… Я поняла, что я наконец сделала свой выбор. Что я должна наконец сообщить об этом Фариту, и больше не имею права малодушно молчать и притворяться, что отношения с Игнатьевым укладываются в рамки моих обычных любовных приключений.
— Верь мне, Янка. Я никогда никого так не любил. Ты — моя женщина. Ты навсегда моя женщина, и мне никто не нужен, кроме тебя. Я мужик, я даже интеллигентом себя не считаю. Я простой, но сильный мужик, и я знаю, что и зачем я делаю. Я устроил свою жизнь так, что я абсолютно свободен. Я хочу, чтобы и ты была свободна. Чтобы над тобой не стояли подонки-начальники. Чтобы ты не мучила себя написанием лживых статей. Я хочу, чтобы ты писала то, что ты хочешь. Чтобы ты не врала своему мужу. Чтобы ты не копила деньги на какую-нибудь понравившуюся тряпку. Я дам тебе эту свободу. Тебе и твоему сыну. Я буду любить твоего сына, ведь он кровь твоя и плоть…
Я слушала его, и слезы тихо катились у меня из глаз.
— Не плачь, мое солнышко, я не дам тебя в обиду. — Олег обнял меня и положил мою голову себе на плечо.
Мы долго лежали так, словно боясь спугнуть окутавшую нас беспредельную нежность.
Накинув большой, тяжелый халат Олега, я вышла в ванную. Взгляд мой упал на мое отражение в зеркале, и я поразилась своей отточенной и словно бы еще ярче вспыхнувшей красоте. Я всегда это замечала, и меня это всегда поражало — как преображает женщину любовь, любовь с тем, кого она сама любит и желает. Из просто женщины, из куска неоформленной глыбы мужчина, словно гениальный ваятель, вырезает, вытачивает божественную и совершенную красоту.