А если она садилась позади вместе с Ребенком, то Крис по-барски разваливался на кресле. На перекрестках он начинал выглядывать в окно, если оно было приоткрыто, радостно улыбался, громко и жарко дышал и пытался лизнуть Папу в висок.
Они выехали за город, и Крис, высунув голову, жадно ловил ноздрями незнакомые и волнующие запахи деревни, дыма, прошлогоднего сена, кур, коров, лошадиного навоза, сырой земли и еловой хвои, — из этих запахов словно был соткан сырой, упругий встречный ветер.
Широкая трасса, перерезавшая лес на две половины, уходила вниз, а отсюда, сверху, уже был виден мост над голубоватым маревом Волги и покрытые дымкой поля и холмы на другом берегу. Изредка над нагретым асфальтом беззвучно вспыхивали желтые огоньки первых бабочек-лимонниц. Сомлевшие на солнце деревья словно удивленно и кротко прислушивались к бродившей по их стволам жизни, готовой вот-вот взорваться молодой и радостной зеленью листвы.
Они остановились на обочине, Крис первым вылетел из машины, с удовольствием проваливаясь всеми четырьмя лапами в мягкий воск оттаявшей земли, помчался по лесу. Тысячи запахов, незнакомых и волнующих, окружили его. Печально пахли прелые листья, весело и душисто — молодая, еще слабая травка. Нос Криса уловил и слабый запах лисы — совсем недалеко, на склоне, пряталась ее старая, давно покинутая нора. А вот здесь поздней осенью прошли кабаны; их запах остался даже на стволах деревьев. Крис не знал, конечно, кто они такие, но отточенный веками охотничий инстинкт подсказывал ему — это его добыча, и шерсть на загривке у Криса поднималась дыбом.
В припадке восторга Крис носился кругами, перескакивая через упавшие деревья, врезался на бегу в гущу прошлогодних сухих веток, крутился на месте, пытаясь схватить свой ускользающий хвост… На какое-то время он даже забыл о своих хозяевах — его просто переполняла слепая радость жизни. Он жил, он дышал, он ощущал упругость и стремительность своего сильного, молодого тела, как это было хорошо! Наконец Крис очнулся и услышал голоса хозяев, звавших его.